Всё не доходят руки написать, а оно того стоит.
Попал на книгу случайно, бродя по фантлабу и собирая в загашник всё, что числилось похожим на любимые книги, циклы и авторов. Восторги в обзорах показались специфическими и заставили ожидать какую-то альтернативную пустышку "не для всех" (вспомнить того же Эльтерруса. Нет, не стоит вспоминать!) Это оказался редкий случай, когда чутьё подвело.
Эпохальная книга. Не на уровне ГПМРМ или "Анафема", за счет отсутствия научно-популярной составляющей, но в чем-то и покруче.
Настоятельно рекомендую почитателям Желязны. Сравнивают с Янтарными Хрониками, но куда ближе к Джеку-из-Тени (в т.ч. и некоторыми сюжетными ходами) или Дилвишу.
Настоятельно рекомендую любителям магических баталий (те же схватки Мерлина Корвиновича не выдерживают никакого сравнения). Настоящий божественный Мортал Комбат. 1 на 1, стенка на стенку, интригами из-за угла.
Настоятельно рекомендую любителям мифопоэтики.
Осторожно рекомендую любителям странного и обращаю внимание всех остальных на проявляющуюся своеобразную, мрачную эстетику.
Собственно повествование начинается с несколько наигранной и местами тяжеловесной, но всё равно отточенной и ироничной стилизации под Артуровские и подобные мифы.
Он долго бродил по дорогам, ведомым только бессмертным, замечая и запоминая перемены, произошедшие с миром. Издалека он видел множество удивительных мест: замок на вершине горы, окруженный силой, в которой соединились пламя и тьма; дворец, поднимавшийся из морской пучины — дворец, состоящий из пены, воды и хрусталя; огромный храм с золотой крышей, парящий над шумным городом. И вот однажды он вступил под сень темного леса и шел по лесу шесть дней, пока не встретил юношу в сверкающих, отполированных доспехах. Заметив его, юноша вынул из ножен меч и преградил дорогу Мъяонелю.
— Остановись! — Промолвил юноша. — Остановись и отвечай мне: ты заплутал в лесу или намеренно идешь к его сердцу, к Башне Без Окон, где обитает Повелитель Оборотней?
— А если и так, то что? — Ответил Мъяонель, подумав: «Какая удача, что этот юнец оказался болтлив! Как бы иначе я узнал, чьи это земли?!»
— Тогда, — воскрикнул воин, занося меч, — мне придется тебя убить!
Но позже бесконечно расширяется. Книга состоит из 31-го рассказа, которые написаны в разном стиле и описывают некую магическую Вселенную (и её запределье), значительно пересекающуюся с реальной и мифологической нашей. Скажем, главный герой — бывший ван (которые с асами разбирались); фигурируют ангелы и протоангелы; есть свои аналоги Спасителя для этой Вселенной (с христианской точки зрения, подозреваю, книга не самая душеполезная, да); присутствуют Владыки Ада. И еще космонавты, например. И дроу. И Спящие.
Вообще, героев и сюжетов много, некоторые, привычно надоевшие по мифам, внезапно оборачиваются весьма неожиданной стороной, а эпичность сменяется стебом, за которым приходит философия, а после — лавкрафтовщина и онтология.
Боги (маги, демиурги, Силы — там сложная теология) спорят, кто из них создаст самое смертоносное оружие. Творят идеальное создание. Терпят поражение от рук своих творений. Бьются за территории. Предают. Обманываются. Воскрешают с новыми силами. Разрушают миры. Шутят. Любят. Жестоко ошибаются. Истребляют. Жертвуют. Исследуют. Развлекаются. Поучают.
В общем, всё, как всегда. Но делают они это всё очень стильно, нешаблонно, литературно и увлекательно.
На самом деле, написано много книг, которые мне нравятся. И крайне мало, которые со мной резонируют, про которые я могу сказать, что хочу писать подобное. И что хотел бы я быть автором этой книги)
Ну и немного цитат. Но там местами таки спойлеры-спойлеры.
Его путь был долог, однако, одолев все препятствия, он достиг неописуемого Царства Безумия, где небо плевалось горами из огня и кустами роз, а зеркальная земля пенилась и расходилась кругами при каждом шаге. Он достиг области, где облака состояли из миллионов глаз, и миновал поле, где сражались между собой кисти рук, передвигавшиеся на пальцах, как на маленьких ножках. Тут он заметил, что идет по дороге, выложенной из свитков и глиняных табличек с непонятными надписями, и счел это неблагоприятным предзнаменованием. На обочине громоздились добродушные механизмы, зазывавшие Мъяонеля сойти с пути и завернуть к ним, но он не поддался на искушение. Оставив за спиной механизмы и миновав холмы, где умирают забытые сновидения, он достиг меняющейся долины. Рассказывать о долине особенно нечего, так как каждый новый миг она превращалась во что-то новое, но глаз не успевал увидеть во что именно, поскольку долина уже менялась вновь. Там Мъяонель вынул из своей груди тускло сияющее сердце и посадил его в прозрачную, как море, землю безумия. И стал ждать.
Через некоторое время небо над ним потемнело, а между землей и небом появилось дерево — призрачное, словно свитое из теней и снов, тьмы и древесной гнили — червоточина без внешней оболочки, паутина и плесень, рана, сочащаяся сукровицей. И Мъяонель подумал, что следует рассмеяться, потому что он наконец причастился к могуществу, которого так долго ждал, но смех умер у него на устах.
Так, например, он мог приказать стражнику совершить самоубийство, чтобы посмотреть, как тот будет, изнывая от любви к правителю, исполнять его волю. Он мог приказать построить храм, привести в храм свинью и заставить жрецов поклоняться ей в благоговении и экстазе. Он мог велеть жене и мужу зажарить и съесть у него на глазах свое дитя — заставляя при этом родителей испытывать сильнейшее удовольствие и возбуждение. Он мог запереть человека в комнате с лучшими яствами и винами и приказать не прикасаться к ним, и приходить в ту комнату каждый день, наблюдая, как слабеет пленник, а изысканные блюда покрываются плесенью. Самосохранение, честь, любовь к своим детям — все это отступало, когда он касался человеческого сердца. Он словно проверял — есть ли пределы его власти над людьми? Он искал, и не находил их.
Одежды его были дорогими и искусно сшитыми, но цвета этих одежд напоминали о темной древесной коре и белой пушистой плесени, покрывающей гниющие фрукты. Не было уродства ни в лице странника, ни в его теле, но было в нем нечто, заставляющее при взгляде на него содрогаться от страха и отвращения. Прямые темные волосы его почему-то напоминали паутину, а темные глаза — ямы, полные копошащихся насекомых. Слуги Казориуса разбежались при его появлении, но преданные солдаты попытались заградить дорогу пришельцу. Однако странник небрежно повел рукой — и солдаты замерли на месте. Пришелец пошел дальше, а слуги, осмелившиеся приблизиться к солдатам, увидели, что тех покрывают нити полупрозрачной белесой плесени, и гной наполняет рты солдат, и медленно сочится из глаз их, ушей и ноздрей, и из-под ногтей их пальцев также вытекает слизь.
Однако чистота души не спасла ее от книжного яда, потому что ересь, содержащуюся в тех фолиантах, она принимала за истину, а красивая ложь нравилась ей больше, чем скучная правда. Так она ознакомилась с сочинениями чернокнижников о начале мира: по их писаниям выходило, что мир был сотворен теми, кого впоследствии обитатели небес заточили в преисподнюю, и заперли там, потому что единолично желали обладать всей властью над Сущим. Сказания о благородных служителях Света изрядно к тому времени успели наскучить Талиане и теперь новые герои похищали ее сердце и заполняли воображение — их одежды всегда были черны, а лица исполнены печали. Их облагораживала тень неизбежного поражения — ведь тот, кто погибает без надежды и без цели, но сохраняет гордость и не испытывает страха, невольно вызывает к себе сочувствие и уважение. Победителей же она возненавидела. Так ее мир перевернулся — тьма стала светом, а свет тьмой. Прочие хроники былых событий, хранившиеся в других частях библиотеки, она теперь называла «книгами победителей» и, читая их, мысленно подвергала строгой цензуре: ведь победители неизбежно приукрашивают собственные деяния, а на побежденных врагов своих нещадно клевещут.
С этими словами он взял трость и расколошматил оба зеркала так, что от них остались только мелкие осколки.
В некотором ошеломлении посмотрела Талиана на эту груду осколков.
— Ты хочешь сказать, что ни смысла, ни истины не существует? — Спросила она наконец.
— Разве ты видишь перед собой пустоту?
— И во что же мне следует, в таком случае, верить? — Произнесла она надменно, но все еще желая понять смысл сей демонстрации.
— В Желтый Банан.
— Во что? — Переспросила Талиана, думая, что ослышалась.
— Верь в Желтый Банан, — повторил Джордмонд-Законник. — Вера в Желтый Банан — наивысшая из всех вер и религий, придуманных и подлинных, наилучшее основание для здания Духа, наикратчайший путь к внутренней гармонии и раскрытию своей подлинной сути, чистое, совершеннейшее, мать и отец всех вещей — так я зову ее… Верь в Желтый Банан, Талиана.
Закрыв за собой магические врата, Господин Знаков с нетерпением приступил к исследованию девяти частиц Старого Колодца. Он изменил их, обточил их края, уменьшил их толщину, стер некоторые знаки, видимые только его зрению, а другие сделал видимыми и для глаз непосвященных. Затем он подкинул первый диск в небо, второй бросил в землю, третий в море, четвертый в огонь, пятый в солнце, шестой в луну, седьмой заточил в зеркало, восьмой омыл в звериной крови, а девятый скрыл своей тенью. Вслед за тем, он поочередно призвал их обратно, и темные диски с острыми краями возникли перед ним и легли ему в руки. В центре каждого из них был изображен особый знак, отличающий его от остальных — но любой из этих символов отнимал волю и сводил с ума смотрящего на него. Немало иных гибельных свойств приобрели эти диски в руках Господина Знаков, и о некоторых из тех свойств будет упомянуто ниже, но теперь надлежит обратиться к тому, как провел эти дни Повелитель Ворон.
Наилучшая из возлюбленных была у Кадмона, Дарителя Имен. Поцелуй ее — дурманящее вино и сладчайший мед, кожа ее — шелк, страсть ее — пламя, взгляд ее — вода для жаждущего и отдых для обессилевшего. Всей душой любил ее Кадмон и не часто вспоминал, что некогда сам дал ей имя — Соблазн, ибо такова была сущность ее. Не знал он и того, что женщина эта сотворена как соблазн для него и погибель. Впрочем, если он и догадывался об этом, то не желал тому верить, потому что велика была власть над ним у этой женщины.
Все, что не просила она, он отдавал ей. Она же, по природе своей, могла желать только недоступного, но когда желанное попадало ей в руки, она теряла к нему всякий интерес и отбрасывала в сторону без всякого сожаления.
Вот, однажды сказала она Дарующему Имена:
— Дешево то, чем ты одариваешь меня. Алмазы и жемчуга, рабы и драгоценные ткани, золото и серебро — у любой королевы подобное имеется в избытке. Принеси мне ту звезду с неба, — и она указала, какую, — и тогда я по-прежнему буду вместе с тобой, а нет — оставлю тебя и отыщу того, кто сможет добыть мне это украшение.
Долго смотрел Дарующий Имена на небо, и так прошла ночь, а потом день, а потом еще одна ночь, и только тогда смог изыскать он подлинное имя звезды, и произнести его — и как только сделал он это, звезда покинула светлеющий небосклон и упала к нему в руки драгоценнейшим камнем; он же без колебаний протянул его женщине.
Посмотрела на камень Соблазн, рассмеялась и украсила им свое ожерелье. Лишь один день носила она украшение, а потом выбросила его и забыла о нем. Вскоре звезда умерла и свечение ее погасло, ибо такова природа звезд, что, упав с небосклона, быстро гаснут они, и лишь тепло человеческого тела способно некоторое время поддерживать их свет, если успеет человек поймать звезду в свои руки, прежде чем она коснется земли.
— Госпожа, — с грустью ответил ей Каэрдин, — если я отрекусь от своей гордости, как ты просишь, я не смогу любить тебя столь же сильно, как люблю сейчас.
— Что ж, — сказала она, — ты выбрал. — И положила руку на плечо Кадмона.
Каэрдин отвернулся и распахнул крылья, собираясь оставить их, но едва смог сдержать мучительный крик — боль, которая притаилась до времени, теперь впилась ему в спину подобно хищному зверю. Адамантовые крылья его сочились кровью и за время беседы успели сильно ею пропитаться; когда же он резко раскрыл их, темные капли, подобные рубинам, полетели во все стороны. Несколько капель попали на одежду Кадмона и его женщины, но они не заметили их, завороженные открывшимся им страшным зрелищем. Адамантовые крылья Каэрдина, прежде резавшие сталь и камень так же легко, как свет или ветер, теперь трепетали от малейшего дуновения. Они словно истаяли, превратились в две тени, и было страшно смотреть, как из тени, словно из живой раны, вытекает кровь и неспешно падает в траву.
Каэрдин опустил голову и некоторое время стоял так. Невеселы были его думы. Затем он покинул это место, и ушел прочь по лесной дороге, а Кадмон и женщина предались любовным утехам, потому что цена за это была уплачена.
Когда вступил Каэрдин в долину, бросились к нему слуги Баалхэаверда, и были среди них и драконы, и василиски, и огненные гидры, и прочие отвратительные создания, и демоны, и звери, и обитатели Преисподней. А волшебники и иные существа, способные к магии, которых давно поработил Баалхэаверд, заполнили воздух своими заклинаниями. Тогда поднял Каэрдин свой клинок к огненному небу Преисподней и призвал Силу, которая подчинялась ему. А надлежит упомянуть о том, что, как и земли живых освещает солнце, так и пространства Нижнего Мира заполняет темнотой иное светило, черного цвета. Луна же попеременно бывает и там и тут, хотя в Преисподней и не много областей, откуда можно увидеть ее свет. Но никогда Луна не осмеливается пересекать пути черного светила. Однако теперь, по воле Повелителя Затмений, произошло именно это.
Великое Бесцветье обрушилось на земли Повелителя Рабов, и на мгновение сделались они подобны Пределам — тем далеким областям на краю Сущего, куда не проникает ни свет солнца, ни луны, ни свет солнца Преисподней. Затем Каэрдин опустил свой клинок, направив его перед собой, и трещина прорезала Долину, протянувшись от одного ее края до другого, и Дно Миров жадно разверзло свою пасть, и в эту трещину обрушилось все воинство Баалхэаверда. Затем Каэрдин сомкнул края трещины и двинулся дальше, а над его головой черное солнце Преисподней стало преследовать луну, разгневанное ее непочтением.
Не было у Тарнааля тела из плоти, но свечение, имевшее форму высокой человеческой фигуры, заменяло ему тело. Крылья его были подобны лучам солнца, но много ярче. Они струились, как пламя, и сверкали, как молнии. Из хрустального света состоял его меч, и мягок был его свет, и будто преисполнен нежности — но эта нежность была нежностью смерти. Ударил мечом своим Ангел-Страж отступника, и расколол волшебные оболочки, выставленные Алгарсэном вокруг себя. Долго бились они, и долго Ангел-Страж не мог приблизиться к Алгарсэну, ибо тот был искусен в волшебстве и владел всеми силами и стихиями Эссенлера, и возводил новые и новые препятствия на пути Тарнааля. Наконец, одолев все препоны и разбив все оковы, которыми пытался связать его Алгарсэн, приблизился воитель к нему вплотную. Тогда возвел Алгарэн перед ним препятствие, более крепкое, чем все предыдущие — Алмазом Вечности именовалось это заклятие. Об него разбил Тарнааль свой меч, но и заклятие было разрушено. Тогда протянул Ангел-Страж к противнику правую руку и вырвал у того сердце.
Повинуясь жесту Келесайна, упала с небес ветвистая молния и низвергла диск, предназначенный ему, обратно в Старый Колодец.
Подняла Астана руку — сомкнулись деревья перед своей Хозяйкой, и поднялись из земли высокие травы, и лианы, и разные гибкие растения оплели диск, предназначенный ей, и остановили его полет.
Клубок из паутины бросил перед собой Ирвейг — и в долгое путешествие по дорогам теней отправился назначенный ему диск — а никогда не возвращаются скоро из таких путешествий!
Приказал Зерем одной из своих тварей поймать этот диск. Вступила тварь в битву с демоном диска, а чем окончилась эта битва — о том рассказ последует ниже.
Поднял над собой Архайн железный щит и тем уберег себя от диска.
А что до Шаркэля, то наслал он на демона, таящегося в диске, лживое видение, и этот демон напал на другой диск, назначенный для Леди Гизганы.
Сказала Леди Гизгана, Бледная Госпожа:
— Благодарю вас, милорд Шаркэль. Вы — единственный подлинный рыцарь из числа всех воителей, пришедших на этот Остров. Не знаю, превосходит ли из них кто-нибудь вас в волшебном Искусстве, но всех их превосходите вы своим благородством.
Джордмонд-Законник, знавший правила волшебства, по которым создавался диск, назначенный ему, обратил эти правила вспять. Упал на землю этот диск и стал тем, чем был изначально — углями и пеплом.
Долго падали вниз Тарнааль и Селкет, не переставая сражаться друг с другом и нанесли друг другу множество ран. Ломались долины Нижнего Мира, крошились горы, выплескивались во вне огненные моря Преисподней. Подобно павшей звезде пронзили они земли Владык Ада и огненные пещеры, лежавшие ниже тех владений, населенные ифритами и духами черного пламени. Упали они на острые адамантовые скалы, высившиеся в нижней части тех исполинских пещер, и раздробили скалы в мелкое крошево. Многократно уже были ранены они оба, однако продолжали бой, не взирая на раны. Поначалу ни один из них не мог взять верх, потому что равны были их силы, хотя и имели разную природу и происхождение. Однако Тарнааль обладал не только своей Силой, но и другой Силой, заключенной в клинке, который некогда был подарен ему людьми, Лордами и порождениями магии. Хотя погружена была в беспробудный сон эта Сила, боль Тарнааля и ярость схватки пробудили ее на короткое время. Поднял в этот миг Тарнааль свой меч и обрушил его на Селкет — и увидел он, что расползлась плоть мира, и в возникшей трещине проглянуло темное, не имеющее цвета Дно Миров. Сбросил Тарнааль туда Селкет и сам едва удержался на краю, но успел вовремя отступить. Был он сильно утомлен битвой и жестоко изранен. Кроме того, его мучил яд, которым отравила его женщина-скорпион. Но недолго отдыхал он, ибо гибельным было для него пламя Преисподней, и, чтобы излечиться от ран и от яда, следовало ему сначала покинуть это место. Пошел он наверх по мрачным дорогам Преисподней, по огненным ступеням, по мостам над бездной, по тропинкам, узким, как лезвие. Драгоценной кровью, сверкающей, как солнце, многоцветной, как радуга, окроплялся его путь, и кровь его, падая на камни Преисподней, приобретала вид больших драгоценных камней, свечение которых страшило демонов.
Пытались некоторые ифриты и духи черного пламени преградить ему дорогу, но стоило ему взглянуть на них, а им — на клинок, который нес он в руке, как мигом исчезало у демонов желание в чем-либо ему препятствовать. Тогда обратились обитатели Преисподней к Демону-Стражу, бывшему у них покровителем, и сказали ему:
— О могущественный! Необыкновенное, небывалое происходит в твоих владениях, а ты и не знаешь! Некто сияющий, подобный обликом богу поднимается наверх из самых глубин ада, оставляя за собой дорогу, на которую мы не смеем вступить. Но не для того ли он торит эту дорогу, чтобы ушли за ним многие, наказанные обитать здесь? А ведь начал он эту дорогу от самой трещины, проникающей до Дна Миров! Страшно нам, когда мы думаем, кто может подняться по этой дороге вслед за ним: те, кто доныне заточены были на Дне, и те, чье обиталище — Бездна! Великая война начнется тогда в Преисподней, ибо страшны в бою обитатели Бездны и обитатели Дна!
Сказал Демон-Страж, Хранитель Юга:
— Обязан я самолично разобраться в этом происшествии.
С тем последовал он до трещины, на которую указали ему ифриты и духи черного пламени, а затем, взбежав верх по языкам багрового огня (ибо он мог двигаться в Преисподней так же легко и быстро, как Тарнааль — в небесах), догнал уходящего. Увидел он, что идущий — другой Страж, неведомо каким образом оказавшийся в его владениях, и ухмыльнулся этому обстоятельству. Подумал он: «Если я сумею победить его и заточить здесь, изменится равновесие миров, которые храним мы, и придет в иное, более удобное для меня положение. Нетрудно будет одолеть его, ибо я вижу, что сильно он изранен.»
Наслал Галлар на своих врагов облако ядовитой пыли, а его союзники изрыгнули из своих глоток огонь. Но скрестил над головой клинки Лорд Гюрза — и натолкнулось пламя на невидимый барьер. Затрясла погремушкой Леди Каскавелла — и заметались ядовитые песчинки, не зная, куда лететь им, и, в конце концов, сгорели в пламени. Тогда оттолкнулся от земли Змеиный Лорд, и, взлетев, поразил джинна-ящера в горло. Всего один выпад потребовался ему — но кто может описать совершенство, изящество и силу этого выпада?! Ни броня, ни клинки, ни шипы не спасли джинна-ящера, и мертвым рухнул он наземь.
Взмахнул веерами тот, кто имел волчью голову. В тот же миг уплотнился вокруг него воздух, и невозможно стало приблизиться к нему. Крюками взмахнул он — сплелись из воздуха и огня и устремились к Лорду Гюрзе два сверкающих лезвия. А длина их такова же, каково расстояние меж поединщиками — пятьдесят футов.
Что до Галлара — то протянул он к Каскавелле свои руки, и удлинились эти руки, превратившись в песчаные плети.
Высоко прыгнул Змеиный Лорд, избегая соприкосновения со сверкающими лезвиями, и рассек на лету извивающиеся руки-плети Галлара. Каскавелла вновь затрясла своей погремушкой. И почувствовал волкоголовый, как еще больше уплотняется вокруг него охранная оболочка, а потом, став подобной хрупкому стеклу, рушится со звоном. Одного прыжка хватило Гюрзе, чтобы преодолеть расстояние между ними, и двух взмахов мечами, чтобы рассечь тело волкоголового на восемь частей.
Крикнула Каскавелла:
— Смирись, Лорд Галлар! Сопротивляясь неизбежному, ты ничего не достигнешь!
Ничего не ответил король джиннов, но тьма, таившаяся за глазницами его золотой маски, пришла в движение. Протянулись из глазниц два потока тьмы, два течения, две черные змеи. Поспешно загремела погремушкой Каскавелла, ибо опасными показались ей эти нити-змеи. Возник перед нею щит, а щит тот был — как серо-голубая чешуя с серебряными и белыми узорами. Но тьма, вышедшая из глаз Галлара, соприкоснувшись с щитом, прогрызла в нем отверстия, испарила, иссушила, испила энергию, заключенную в щите из змеиной чешуи. Обвились темные нити вокруг Каскавеллы и стали душить ее, а пасти безглазых черных змей вонзились в ее нежное тело.
Проснувшись утром, отчего-то первым делом подумал он об амулете, камни в котором имели то ли зеленый, то ли алый цвет, но отогнал эти мысли и предался хозяйственным заботам. Но прошло несколько часов, а ум его время от времени возвращался к вещи, которую подарил ему Мъяонель, и бесплодно гадал Йархланг: какого цвета глаза у дракона: зеленого или алого? Никакого неудобства не доставляли ему эти мысли, но постоянно крутились в голове, как беспокойные насекомые. Наконец, он отложил в сторону свои дела, открыл сундук и убедился, что глаза на амулете красного цвета. Закрыл он сундук и отошел от него, но, пройдя несколько шагов, усомнился: красного ли цвета глаза, или все-таки зеленого? Быстро вернулся он обратно, и открыв сундук, увидел, что ошибался, и глаза скорее зеленого, чем красного цвета.
Вот, провели Мъяонеля в одну из комнат Башни, а вскоре пришла туда и Рола. Увидев, что смотрит она на него с большим любопытством, заподозрил Мъяонель что-то неладное и спросил Ролу:
— А скажи-ка мне, красавица, сколько времени прошло с нашей последней встречи?
— Сто тридцать лет, — ответила Рола. — Полагаю, что более точная дата тебе не очень-то интересна?
— Ты права, — согласился с ней Мъяонель. — Где же твой муж, Альверд?
— Он давно умер, — ответила Рола.
— Прими мои соболезнования, — сказал Мъяонель. — Прости мою бестактность, но что стало причиной его смерти?
Сказала Рола:
— Старость.
Сказал Мъяонель:
— Снова, беседуя с тобой, я чувствую себя круглым дураком — а ведь меня, Владыку Безумия, сложно удивить чем-либо! Судя по твоему виду, ты отыскала способ продлевать молодость и удлинять жизнь. Почему же ты не наложила эти чары и на своего мужа?
— Потому что, — ответила Рола, — религия моего мужа запрещала ему прибегать к волшебству для продления жизни.
— Ах вот как… — Пробормотал Мъяонель. — Да, вижу я, что поистине удивительные пузыри плавают в океане бреда… А скажи, от молодости он тоже отказался?
— В этом вопросе, — отвечала Рола, — по счастью, мне удалось поколебать его моральные принципы. Но оставим в покое моего покойного мужа. Скажи-ка, любовник моей прабабки и убийца моего прапрадеда — где ты сам шатался все это время?
— Я был Царстве Безумия, — сказал ей Мъяонель.
Посмотрела на него Рола и сказала с насмешкой:
— Это я и сама вижу.
Ближайшая к Элам часть Сущего была названа Небесами. Пределы — это и есть пределы Сущего, границы Сущего и не-Сущего. Откуда взялось Царство Чар или Царство Снов, как его иногда называют, я не знаю, ибо я не всеведущ. Слышал я некогда легенду, гласящую о том, что Царство Чар и Снов — отражение предыдущих творений Элов, осколки тех мирозданий, в которые входили Элы и которые они делали совершенными, отсекая от них все лишнее — но, скорее всего, лжива эта легенда. Что касается Царства Бреда, то о его существовании было неизвестно народу ванов. Впрочем, я могу сочинить о появлении Царства Бреда тысячу историй, и о каждой из них можно будет сказать: это — истина. Ибо я только по происхождению — ван, а по титулу и сути — Владыка Бреда.
— Но не ты ли говорил мне не так давно, что весь видимый мир создали Владыки Бреда, и Сущее — лишь крохотный островок в океане Безумия?
Сказал Мъяонель:
— Это так.
— Как же связуются между собой эти две истории?
Сказал Мъяонель:
— Ты верно заметила: истина о том, что мир сотворили Владыки Бреда и другая истина, повествующая о рождении мира истечением силы Элов, взаимоисключают друг друга. Никак не связуются между собой эти две истины и эти две истории. Как Владыка Безумия я знаю одну историю, как ван — другую. И я не исключаю того, что могут существовать еще какие-то истории.
— Так какая же из этих историй — истина? — Спросила Рола.
Ответил Мъяонель:
— Полагаю, что все.
— Как же это может быть?
— Никак.
— Тогда это противоречит логике.
— Да.
— Значит, это ложь.
— Отнюдь. Это истина. Ибо этот мир состоит из парадоксов и противоречий, и множественность творения — наименьшее из этих противоречий.
— Какое же тогда наибольшее?
— Оглянись вокруг. Оно всегда рядом, всегда окружает нас.
Рола оглянулась и сказала:
— Я не вижу ничего необычного.
— Второй по величине парадокс состоит в том, что мы не замечаем первого.
— А ты его можешь увидеть?
— Если захочу.
— Покажи мне.
— Не стану. Ибо тогда ты сойдешь с ума, а я не желаю, чтобы ты становилась безумной.
И в этот миг Рола посмотрела в глаза Мъяонеля, и увидела, что его глазницы заполнены шевелящимися насекомыми. Но Мъяонель отвернулся и провел рукой по лицу. Лицо его вновь стало красивым и юным. И тогда Рола поняла, что Сила Мъяонеля была с ним, и перестала задавать свои вопросы, опасаясь, что Сила Мъяонеля вернется и дарует ей ответы, которые она будет вынуждена принять, даже и против своей воли.
Сказал Мъяонель:
— Какова же, по-твоему, Истина?
— Я знаю ее, — ответила ворона, — однако никакой язык не способен описать Истину. Стань одним из нас — и узнаешь ее.
Спросил Мъяонель:
— Ты предлагаешь мне стать вороной?
Сказала ворона:
— Да. Это — наикратчайший (и единственный) путь к постижению Истины и обретению подлинного смысла существования… Итак, ты согласен?
Сказал Мъяонель:
— Нет.
— Отчего же? — Спросила тогда ворона.
Сказал Мъяонель:
— Мне отчего-то кажется, что я еще не готов к подобной истине.
— Когда же ты будешь готов? — Спросила его ворона.
Ответил Мъяонель:
— Когда буду, тотчас же скажу вам об этом, — и пошел дальше.
— Мы запомним, — прокаркала ворона ему в спину.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
watermelon83, 
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-community.gif){kind=small}
